18. Все ищут своего?..

Мы живем в атмосфере скрытого, но повсеместного бунта. Демонстрировали против самоизоляции: лишение свободы! унижение человеческого достоинства! Отменили карантин – ага, хотят чтоб мы все заразились и умерли! Бурный протест части населения, подкрепленный расхожей идеологией, вызвали предложенные прививки против всемирной заразы. Все ропщут, все возмущаются, пока, слава Богу, по домам, никто никому не доверяет: в школе учителям, в магазине продавцам, в больнице врачам и все вместе властям любого ранга. Старики говорят, это нормально: ни один народ за всю историю человечества не был доволен своим правительством. Нравственные, общественные, семейные доктрины, которыми руководствовались прежние поколения, подвергаются пересмотру, причем на самом примитивном, безграмотном, низменном уровне.

Н. М. Цискаридзе, знаменитый артист балета, постоянно общаясь с детьми как педагог Академии имени Вагановой, удивляется, что у них «вообще нет авторитетов. Никаких! Выступлений великих артистов прошлого они не видели. Более того, они не хотят смотреть записи легендарных спектаклей, фильмы, потому что привыкли к иному ритму, к иному качеству съёмки. К тому же их цепляют совершенно другие вещи; нынешние преподаватели, чтобы увлечь учеников, должны хорошо знать сагу о хоббитах[1], Гарри Поттера, «Игру престолов» [2].

Нет авторитетов, потому что нет доверия. А если нет доверия, даже деловые отношения становятся проблемой. Френсис Фукуяма, автор обширного исследования на эту тему, приводит цитату из «Протестантской этики» Макса Вебера (1864–1920), который, встретив торговца «похоронным скобяным товаром» (металлическими буквами для надгробий), удивился, насколько сильное влияние церковь до сих пор оказывает на умы американцев. Торговец ответил: «Сэр, что до меня, каждый может веровать или не веровать, как ему заблагорассудится. Но если я встречу фермера или коммерсанта, который вообще не принадлежит ни к какой церкви, я не доверю ему товара и на пятьдесят центов. С какой стати он будет мне их возвращать, если ни во что не верит?»[3]. Правда, популярнейшая книга Вебера опубликована в 1905 году, с тех пор многое изменилось, но и теперь человеческие отношения строятся на доверии: в мужья, в жены и в друзья, а при возможности и в начальники выбирают тех, кому доверяют. Но что значит «выбирают»? В момент знакомства мы не очень-то знаем жену-мужа-друга, тем более начальника; доверие укрепляется или ослабевает в процессе отношений, пока съедается тот самый «пуд соли – как известно, 16 с лишним килограммов; если за сутки человек употребляет около 5 граммов, пуд съедается за 3276 дней, примерно за девять лет; делим, согласно фразеологизму, на двоих и получаем, очевидно, реальный результат: хорошо узнать друг друга можно за четыре с половиной года непрерывного общения!

Основание нашей жизни – доверие Богу. Не просто вера в то, что Он есть, а именно доверие, из которого следует послушание; имеющему доверие Господь дает силы пройти начертанный Им путь; собственными силами ничего не добьешься, на иных распутьях покоя не найдешь. «Ни на минуту не подумайте, что вы сами пришли сюда, – говорил старец Варсонофий Оптинский, – «никто не может придти ко Мне, аще не привлечет его Отец, пославший Меня» (Ин. 6, 44). От Бога нам дана свобода, и с вашей стороны было лишь свободное произволение. Вы только не противились, когда Он, взяв вас за руку, повел сюда. Господь спасает нас, а не мы спасаемся, но Он, Милосердный, спасает нас при нашем желании»[4].

Церковь – семья, построенная на любви Христовой и отсюда на твердом убеждении, что верующий человек зла не творит. И конечно, земля уходит из-под ног, когда, допустим, инспектор в семинарии или игумен(ия) в монастыре внезапно обходит кельи с садистской целью выявить нарушения (ну там келейные чаепития, беседы после отбоя) и непременно наказать виновных, самое малое вывесить (в семинарии) тропарь с выговором, а в монастыре устроить публичный разнос и отправить на скотный двор. По правилам общины Василия Великого от насельников требовалось ради сохранения благочестия докладывать настоятелю о нарушениях устава кем-либо из братий; теперь же, особенно в нашей стране, такие доклады расцениваются как доносы с целью навредить брату, и с этим ничего не поделаешь, пока насельники – кто знает, а вдруг когда-нибудь? – не достигнут первозданной чистоты души.

Жизнь в обители дает множество преимуществ: свобода от земных попечений, взаимопомощь, возможность присматриваться и прислушиваться к другим и возрастать духовно, познавая себя[5]. Важнее этого ничего нет. «Христианство личное, – писал Константин Леонтьев, – есть прежде всего трансцендентный (не земной, загробный) эгоизм. Альтруизм же сам собою «приложится». «Страх Божий» (за себя, за свою вечность) есть начало премудрости религиозной»[6]. Важно и то, что в монастыре встречаются (сталкиваются) люди разного возраста, разных социальных групп, разных темпераментов, характеров, интеллектов[7]. Господь собирает их в таком многообразии, чтобы нам учиться, как заповедано, любить братьев (сестер), а когда-нибудь и тех, кого считал врагом. Мать С. через двадцать лет в монастыре как-то обмолвилась: «Если я кого-то не люблю, это означает только то, что я его плохо знаю».

Монастырь призван составить единый организм по образу апостольской общины, собранной Спасителем, чтобы у всех «было одно сердце и одна душа» (Деян. 4, 32), а это совсем не легко. Даже в обычной мирской семье, бывает, долгие годы длится битва самолюбий: два грешных человека, воспитанных в разных семьях, должны стать одной плотью. А в общежитии состязаются между собой многие страсти и эгоизмы, а также действует синдром, называемый в психологии «проекцией», за много веков до открытия его Фрейдом описанный аввой Дорофеем: когда обвиняют своих врагов в грехах, присущих им самим[8], и нужно, чтобы братия (сестры), «пленяя всякое помышление в послушание Христу» (2 Кор. 10, 4), преодолевали нестроения предстоянием Богу в молитве, а четку тянем: «Господи Иисусе Христе, помилуй нас», а не «помилуй мя».

Преподобный Зосима Верховский (†1833) говорил, что послушание основывается на доверии, и, во избежание споров и несогласий, игумен, принимая братьев в обитель, должен смотреть, готовы ли они полностью довериться ему и быть с ним откровенными. В нашем веке стало правилом выбирать не игумена, а монастырь; тот порядок, когда посреди болот подвизался святой подвижник, а через время к нему стекались послушники, давно утрачен, по-видимому, безвозвратно. Печальнее всего, что утрачен институт послушания; навязать его нельзя, и нужно смиренно ждать, просто молиться и ждать, пока поступившие в монастырь дорастут до понимания этого подвига как высочайшей свободы личности и когда-нибудь достигнут самого послушания.  Велик соблазн принудить к покорности системой наказаний, оправдываясь необходимостью, будто бы, если не давить, не смирять, никто не поймет, что надо слушаться. Требовать послушания невозможно, как нельзя требовать любви, благодарности, милости; к духовному росту можно только призывать.

---

[1] Какая досада, что в гениальном христианском эпосе Толкиена нынешние его читатели и фанаты воспринимают лишь фантазийно-приключенческую оболочку!

[2] Комментарий к записи Цискаридзе тоже интересный: «Есть авторитеты!!! Человек-паук, например».

[3] Фукуяма Ф. Доверие. М.: АСТ, 2004. С. 85.

[4] Дневник послушника Николая Беляева (преподобного оптинского старца Никона). М., 2004. С. 16.

[5] Появилась мода «искать себя», почему-то поселяясь за рубежом, в теплых странах, например в индийском штате Гоа, в 1960-е годы освоенном хиппи. Много солнца, всегда тепло, море, пальмы и атмосфера вседозволенности притягивают сюда людей с мировоззрением тунеядцев: они валяются на пляже, проедая и пропивая деньги, получаемые от сдачи квартир в заснеженной Перми или Тюмени. Некоторые и правда находят себя, осознав глубокую чуждость восточного шарма и отупляющую пошлость круглогодичного курортного отдыха.

[6] Леонтьев К. Письма к Василию Розанову. Письмо 1. 13 апреля 1891 г. М.: Изд-во «Нина Карсов»,1981.

[7] Некоторые обитатели столичных монастырей выражают недовольство пестрым кадровым составом обителей; мол, было бы лучше, если б ученые подвизались вместе с учеными, а простецы с простецами; не заподозрить ли (чей?) умысел всех «сваливать в кучу». Но на самом деле каждый выбирает сам, полагаясь на волю Божию и на «внутренний голос»: объехал пять монастырей, а в шестом «щелкнуло». Не станет же настоятель сортировать: ты экономист или там юрист, значит, давай в городской монастырь, а мы тут лаптем щи хлебаем. И наоборот, необразованного не отправят в сельскую обитель: даже в столичных обителях, кроме храма, воскресной школы и издательства, есть кухня, просфорня, гараж, притом большие монастыри имеют деревенские подворья. Невозможно представить себе обитель из одних интеллигентов, в том и суть: созидается братство, сестричество – словом, семья, а не клуб по интересам.

[8] «Положим, что кому-нибудь случилось стоять ночью на некотором месте. И вот мимо него идут три человека. Один думает о нем, что он ждёт кого-нибудь, дабы пойти и соделать блуд; другой думает, что он вор; а третий думает, что он позвал из ближнего дому некоего друга своего и дожидается, чтобы вместе с ним пойти куда-нибудь в церковь помолиться. Вот трое видели одного и того же человека, на одном и том же месте, однако не составили о нём сии трое одного и того же помысла; но один подумал одно, другой другое, третий ещё иное, и очевидно, что каждый сообразно со своим устроением».